Год назад у нее обнаружили рак груди второй стадии. Страх, восемь курсов химиотерапии, операция по удалению молочных желез и… новое отношение к миру – наполненное радостью, счастьем и любовью. Это возможно? Мария Миць
с улыбкой говорит, что да.
Мария Миць
@ mary_mits
35 лет
второй режиссер,
сценарист,
продюсер кино
Как обнаружился рак?
— В апреле 2019 года после планового приема у гинеколога меня отправили на маммографию для профилактического осмотра, но было много работы и я не пошла. В июле нашла сама, не время на врача, а рак… Еще в школе рассказывали, что девочкам надо проводить самообследование груди, и я умела это делать. Почувствовала уплотнение размером с курагу и сразу поняла, что это оно самое. В августе был поставлен диагноз – рак молочной железы второй стадии.
Тебя что-то беспокоило до того, как обнаружила уплотнение?
— В тот момент нет, но сейчас я понимаю, что симптомы были, но остались незамеченными мною. Сильно начала худеть, была меньше 50, тогда как обычный мой вес 54 кг, общая слабость.
Как ты сказала родным о диагнозе?
— О подозрениях рассказала сразу, а потом за результатами анализов приехала с мужем и мамой. Вечером мы собрались всей семьей на ужин. Всем было страшно, и мне, и моим родным, но мы решили, что если все начнем рыдать, то лучше не станет. Ведь есть не менее страшные заболевания, как например, диабет, но его никто не боится настолько. Затем вообще развеселились и начали представлять, как мы будем клеить наклейки на лысую голову, а с моим нулевым размером груди можно не переживать по поводу операции… Одним словом, решили, что будем к этому спокойно относиться.
Конечно, у меня были срывы: стабильно раз в два месяца закрывалась в ванной, рыдала. От нервного напряжения и усталости.
Ребенку ты тоже сказала?
— Ему 10 лет, и я всегда объясняю жизненные моменты так, как они есть: «У меня рак, буду лечиться». А он потом все ко мне приглядывался и ждал, когда я полысею, хотел посмотреть, как буду выглядеть без волос. Конечно, он переживал, несколько раз плакал, говорил, что боится меня потерять.
Какой момент для тебя был самым страшным?
— Это был период дополнительных обследований, ожидание заключения. И пока врачи не объявили мне план лечения, не знала, что будет, насколько все серьезно, как будут меня лечить. Неизвестность пугала больше всего. В голове только страшные картинки из фильмов: сообщают родне и все в истерике падают или лежит умирающий человек, а вокруг него столпились родственники. И ощущение было, что это сразу смерть.
Второй сильный страх был перед операцией. И это было даже не недоверие к врачам, а то, что надо будет отпустить контроль над ситуацией, все будет зависеть от других людей.
Как справлялась со страхом?
— Начала работать со своей душой. Занималась духовными практиками, которые помогали мне принимать диагноз. Не отказывалась от него, не делала вид, что все в порядке, что мне не страшно. Нет, мне было страшно. Рак есть, и мне нужно было это принять.
Я не запрещала себе бояться. Если страшно, не надо делать вид, что это не так. Надо позволить себе бояться. Надо просить помощи у врачей, психолога, родственников. Нельзя одному оставаться с этим. Когда мне не хватало эмоциональной поддержки, говорила. Муж держался как кремень, чтобы меня поддержать, а мне в этот момент казалось, что ему все равно. И когда я просто ему об этом сказала — получила и внимание, и эмоции.
Сколько времени потребовалось для принятия?
— Человек — это три составляющих: тело, которому нужны врачи, душа, которой нужны духовные практики, и разум, с которым нужен диалог. И выбирать что-то одно нельзя. У меня пришло принятие за один сеанс с моим наставником по работе с подсознанием. Это, конечно, не признано традиционной медициной, но это не главное, главное, что мне помогло. Во время сеанса мысленно спускалась в свое подсознание, в свое тело: словно шла по сырому подвалу, рыдала, было очень страшно, а в какой-то момент ощутила под ногами твердую землю. Добралась до самого дна и в этот момент, как по щелчку, страх ушел.
Какое лечение ты прошла?
— Прошла восемь курсов химиотерапии, 4 «красных» (мне казалось, что они похожи на апероль) и 4 «белых», операцию по удалению молочных желез. Химия мне помогла, опухоль поддалась лечению, съежилась, но в моем случае операция была неизбежна. Я послушалась врачей, чтобы не жить с этим страхом всю жизнь.
Грудь восстановила и она стала еще красивее?
— Да, конечно. Это наша с сестрой любимая шутка – заболела раком, чтоб увеличить грудь.
Как перенесла химию? Об этом обычно рассказывают много страшного, это очень больно?
— Легко переносила в сравнении с тем, что про нее рассказывают. И думаю, что не только потому что я молода, а потому что воспринимала все как исцеление. Когда мне ставили капельницу, закрывала глаза и представляла, как в меня течет любовь. Мысленно благодарила лекарство за то, что дает мне возможность жить. Не понимаю, как можно ждать чего-то хорошего от лекарства, если ты считаешь его ядом и убийцей. Я не читала ни о каких побочных эффектах, не ждала, и их почти не было. Только когда кто-то сказал, что будет тошнить, затошнило. Сказали, что у меня ноги отвалятся после этого лекарства, и у меня была реакция, но только психологическая. Ждешь боли — будет боль. Ждешь исцеления — вылечишься.
На препаратах появляется медикаментозный климакс, при приеме гормональной терапии — лишние килограммы. Прибавила 15, но уже все восстановилось, и сама пришла в форму.
Где ты проходила лечение и дорого ли это стоило?
— В Тюмени, в онкоцентре. Лечилась по ОМС. Дополнительно ходила к кардиологу, гастроэнтерологу, чтобы подготовить организм к предстоящему лечению. Это уже за свой счет.
Почему ты лечишься в Тюмени, а не в зарубежных клиниках?
— Доктор, который подтвердил мой диагноз и провел операцию — заслуженный врач РФ, хирург, онколог Юрий Иосифович Гольдман. Обожаю его. И все отделение — невероятные люди, включая младший персонал. Считаю, что люди уезжают лечиться за границу из-за недоверия. А у меня было доверие. Я шла с осознанием того, что врачи желают мне добра.
Люди боятся этой темы и не вникают, не знают, а между тем лечение онкологических заболеваний шагнуло далеко вперед за последние десять лет. В Тюмени медицина на высоком уровне — у нас лечат так же, как за границей, теми же препаратами. В нашем онкоцентре проводятся сложнейшие операции, которые и в мире-то мало где проводят. Врачи уникальные, персонал приветливый, пациенты там тоже не страдальцы, только лишь само здание онкоцентра очень старое, стены угнетают.
Но и там старалась окружить себя домашними вещами и уютом. Принесла в палату свою мягкую подушку, торшер, цветы, ноутбук с любимыми фильмами, перестановку сделала. Ну, кайф же? Кайф!
Ты волосы сама сбрила?
— После химии начали выпадать, тогда и сбрила. Решила не ждать, пока облысею, хотела хотя бы это контролировать. Хотя сейчас уже есть волососберегающие технологии.
Носила парики, когда не хотелось говорить о раке. Тем более что занималась общественной работой, часто была на презентациях. А близкие люди видели, что я легко к этому отношусь, и относились так же. Всегда с шутками. Не помню сочувствующих взглядов, вообще никто не пожалел, и это прекрасно. Жалость — это отвратительно. От этого включается режим жертвы.
Как чувствуешь себя сейчас и каковы прогнозы?
— Если у человека появился в организме рак, нельзя сказать, что он не проявится снова. Я в ремиссии, если говорить словами врачей. Я здоровый человек, если говорить обычным языком. Каждые 2–3 месяца в течение первого года контролирую состояние, делаю снимки. Но, знаете, это ведь надо делать всем — обследоваться раз в год. Чтоб потом не говорить, что болезнь появилась внезапно.
Может, люди боятся узнать диагноз, и поэтому откладывают диагностику?
— Это глупость. Это тот инстинкт самосохранения, который не работает. Рак, обнаруженный вовремя, – уже не проблема для медицины. Если что-то болит, не надо сидеть и ждать, когда само пройдет. Идите к врачу. Боль — это сигнал.
Можно будет в будущем говорить о рождении еще одного ребенка?
— Врачи говорят, что не надо. Мой мутировавший ген распространяется и на яичники тоже, и даже есть вероятность того, что мне надо будет их удалить. Наверное, и я сама не буду беременеть. Гормональная перестройка может спровоцировать болезнь, а обнаружить рак в процессе беременности — очень плохо. Через два-три года после химиотерапии клетки восстановятся, и можно будет об этом подумать. Но мне кажется, что тут без суррогатного материнства не обойтись.
Ты все это время продолжала работать, совмещала с лечением?
— Конечно. А какая разница, лысая я или нет, если есть силы и желание работать.
Ты сейчас снимаешь фильм о том, как жить с онкодиагнозом. О чем он?
— Фильм про рак, в котором никто не плачет. Он про все то, что я вам рассказала. Как справляться со страхом, как жить с раком. Иногда люди «умирают» и без диагноза. Они не живут, не делают то, что хотят, не говорят, что думают, не любят, не путешествуют. Фильм будет с юмором, о том, что жить надо сейчас.
У тебя изменилось отношение к жизни после диагноза? Она стала более осознанной?
— Я жить начала, когда мне поставили диагноз. Я так насыщенно не жила никогда, как в предыдущий год. Я думаю то, что действительно хочу, общаюсь с людьми, с которыми хочу, ем то, что хочу. Я открыла свой духовный мир, поняла, что могу помогать людям. Еда стала вкуснее, мир вокруг ярче, люди красивее. Хотя так должно быть у всех, без диагноза. Ценить каждый момент жизни. Ложиться вечером и думать, сколько всего хорошего было и благодарить жизнь за все. Даже за мелочи, за солнышко, которое выглянуло в обед, песня хорошая по радио была, подружка позвонила, воздух чистый после дождя — здорово же! Ты живешь, ты дышишь. Радуйся!
Что бы ты сказала человеку, который только что узнал, что у него рак, и испытывает шок от этого известия?
— Не замыкаться. Не прятаться от людей. Заменить слово «борьба» на какое угодно другое. Если ты начинаешь бороться с чем-то, это начинает бороться с тобой в ответ. Агрессия на агрессию. С раком надо быть уважительным. У меня не борьба с раком, у меня свобода от рака. Ищи позитивные примеры. Сколько бы не было времени впереди — живи счастливо.
Текст: Ольга Зеленина
Фото: Анатолий Скирпичников
